Я – к вашим услугам. Конечно, если вам угодно знаться со мной. Если же нет, достаточно слова, и я исчезну.
читать дальшеЕго звали Чаэрл, или что-то в этом роде, хотя, разумеется, никто не пытался ломать язык. Все называли его просто - Чарли.
Семьи у Чарли не было. У него вообще ничего не было, кроме пособия от государства, которое он выбил каким-то совершенно непонятным образом, маленького домика в городе (стоимостью не больше месячного пособия), места в школе и имени. Нет друзей, нет интересов и нет ничего ценного. Никто не знал, ни откуда он взялся, ни кто таков, ни где родился. В школе он оказался в двенадцать лет. Ну, это я так думаю – нам всем было по двенадцать, а он выглядел примерно так же. Его, понятно, попытались побить – просто, ну, новый мальчишка в классе, где уже все знали – кто главный, кто нет...
Дрался Чарли страшно. Как-то сразу становилось понятно, что драться он учился не во дворе и не по фильмам. Понятие «мальчишеской чести» для него оказалось пустым звуком. Он позволял себе бить лежачих, бить между ног, драть за волосы. Он позволял себе все, что только могло нанести противнику вред. И, хотя он никогда никого не убивал, никогда, никто не пытался драться с ним дважды. Потому что убивать Чарли умел явно.
Делать гадости Чарли тоже, пожалуй, не стоило. Просто потому, что на любую гадость он выбирал самого вероятного обидчика и бил. Как он определял жертву, Чарли не рассказывал никому, но и оправдываться не позволял. Выбранного обидчика Чарли жестоко метелил, а потом спокойно уходил. Приехавший потом психолог решила, что Чарли бил не обидчика, а просто назначал «представителя враждебного социума», так она это назвала, и дрался как бы со всеми нами. Не знаю. Но Чарли ни разу не ошибся, он всегда бил именно того, кто сделал гадость. Или ту, никакого пиетета перед девочками у него не было. Разве только – девочки не умели ему сопротивляться, и их он бил мягче. Да и гадости девочки делали реже.
Почему его не посадили? Ну, во-первых, у нас-то у всех, в отличие от него, «пацанский кодекс чести» был, и обращаться к копам нам было западло. Да и вообще, район был такой, что Чарли был не хуже и не лучше никого из нас. Разве только эффективнее. А во-вторых… ну, мы же были не слепые. Когда копы приходили к нам разбираться, скажем, кто разбил витрину в магазине или грабанул мирного прохожего, Чарли они словно не замечали. Как будто его вообще нет в природе, понимаете?
Он вообще, кажется, ничего не хотел. Ни быть в классе первым, ни уйти в колледж (а оттуда – в универ), ни отучиться и уйти в армию, ни примкнуть к бандюкам. Он всегда делал только то, чего от него хотели на уроке, а потом уходил домой. Он жил между домом и школой, понимаете?
Да, на уроках он делал только то, чего от него хотели. Не меньше, но и не больше. Хотя с его физической подготовкой – Чарли ничего не стоило пройти в футбольную команду и уйти на стипендию. Но ему действительно не хотелось ничего. Я думаю, что учеба входила в условия получения пособия. Хотя – его бы с руками оторвала любая банда с улицы, даже когда ему было всего двенадцать.
В итоге мы стали относиться к Чарли примерно так же, как и копы. Ну, мы его не трогали, он не трогал нас… Нет, несколько человек с ним даже разговаривали, знаете, в каждом классе есть такие, бунтари. Те, кому, как говорила потом та психолог, «не нравится существующая система социальных отношений», или, как говорили мы, больше всех надо. Впрочем, он их никогда не защищал. У нас их было четверо, один парень и три девчонки.
А потом нам стало по четырнадцать, и Чарли внезапно стал проблемой. Он был красавчик, понимаете? Высокий, жгучий брюнет, огромные, ярко-синие глаза… или серые? Может, даже зеленые… надо же, забыл. Но они были огромные, очень яркие и очень сильно на лице выделялись. Еще он был очень сильный, ходил в черной коже и весь из себя загадочный. А что еще девчонке надо?
И девчонки начали на Чарли вешаться. Что, понятно, нас не радовало совершенно. Он, правда, не пользовался, но нас обижало уже то, что НАШИ девчонки вешаются на какого-то пришлого ублюдка. Правда, поделать с ним ничего нельзя было. Один раз с ним попытались подраться за девушку. Ну, как он дрался, я уже рассказал. А девушкой он не попользовался все равно, хотя она была только за.
И однажды, когда один из нас за Чарли приглядывал… ну да, у нас была такая привычка, следить за этим придурком. Мало ли, что он может выкинуть? Да, так вот, когда один из нас за Чарли приглядывал, он заметил одну из девчонок, к нему заходящих. Марго была одной из тех четверых. И до утра она от него не выходила. Ну а на следующий день – ну как же, появился рычаг давления на Чарли! – Марго избили до полусмерти. Хотя – даже до смерти. Немного не рассчитали, или нет, у нее, кажется, слабое сердце оказалось. Или еще что-то, не помню уже. Она померла в больнице, потом, даже после автобуса. Через неделю где-то.
Три дня Чарли в школе не было, а на четвертый он как ни в чем ни бывало вошел в школьный автобус, выкинул водителя и погнал. Когда Джек, наш первый парень в классе, попытался его остановить – Чарли достал узишник и прострелил ему колени. Со спокойным, совершенно спокойным лицом, и даже не отвлекаясь от дороги. Хотя перевязать позволил. Ну да, не позволил, а велел.
Не, копов вызвали – а толку? Человек с «узи» расстреляет весь автобус раньше, чем его успеют взять. Особенно, если ему не страшно.
Мы катались, кажется, сутки. Иногда останавливались на бензоколонках, тогда Чарли посылал кого-нибудь из той тройки с деньгами заправлять автобус. Они почему-то не сбежали. Никто. Дурачье.
А потом, около аэропорта, за полторы тысячи километров до дома, он внезапно остановился. Вышел в салон. Посмотрел на нас… И выпустил. Всех, кроме Джека и той троицы. И уехал.
И больше я не видел ни его, ни тех, кого он забрал с собой. Нас отвезли домой копы, долго допрашивали. Прислали ту психолога, она еще заключения страниц на сто накатала, я видел. Потом говорили, что пропали без вести, все пятеро. Но знаете, что я думаю? Я думаю, не больно-то и искали. Вот.
Да. Мы его Чарли называли…
Семьи у Чарли не было. У него вообще ничего не было, кроме пособия от государства, которое он выбил каким-то совершенно непонятным образом, маленького домика в городе (стоимостью не больше месячного пособия), места в школе и имени. Нет друзей, нет интересов и нет ничего ценного. Никто не знал, ни откуда он взялся, ни кто таков, ни где родился. В школе он оказался в двенадцать лет. Ну, это я так думаю – нам всем было по двенадцать, а он выглядел примерно так же. Его, понятно, попытались побить – просто, ну, новый мальчишка в классе, где уже все знали – кто главный, кто нет...
Дрался Чарли страшно. Как-то сразу становилось понятно, что драться он учился не во дворе и не по фильмам. Понятие «мальчишеской чести» для него оказалось пустым звуком. Он позволял себе бить лежачих, бить между ног, драть за волосы. Он позволял себе все, что только могло нанести противнику вред. И, хотя он никогда никого не убивал, никогда, никто не пытался драться с ним дважды. Потому что убивать Чарли умел явно.
Делать гадости Чарли тоже, пожалуй, не стоило. Просто потому, что на любую гадость он выбирал самого вероятного обидчика и бил. Как он определял жертву, Чарли не рассказывал никому, но и оправдываться не позволял. Выбранного обидчика Чарли жестоко метелил, а потом спокойно уходил. Приехавший потом психолог решила, что Чарли бил не обидчика, а просто назначал «представителя враждебного социума», так она это назвала, и дрался как бы со всеми нами. Не знаю. Но Чарли ни разу не ошибся, он всегда бил именно того, кто сделал гадость. Или ту, никакого пиетета перед девочками у него не было. Разве только – девочки не умели ему сопротивляться, и их он бил мягче. Да и гадости девочки делали реже.
Почему его не посадили? Ну, во-первых, у нас-то у всех, в отличие от него, «пацанский кодекс чести» был, и обращаться к копам нам было западло. Да и вообще, район был такой, что Чарли был не хуже и не лучше никого из нас. Разве только эффективнее. А во-вторых… ну, мы же были не слепые. Когда копы приходили к нам разбираться, скажем, кто разбил витрину в магазине или грабанул мирного прохожего, Чарли они словно не замечали. Как будто его вообще нет в природе, понимаете?
Он вообще, кажется, ничего не хотел. Ни быть в классе первым, ни уйти в колледж (а оттуда – в универ), ни отучиться и уйти в армию, ни примкнуть к бандюкам. Он всегда делал только то, чего от него хотели на уроке, а потом уходил домой. Он жил между домом и школой, понимаете?
Да, на уроках он делал только то, чего от него хотели. Не меньше, но и не больше. Хотя с его физической подготовкой – Чарли ничего не стоило пройти в футбольную команду и уйти на стипендию. Но ему действительно не хотелось ничего. Я думаю, что учеба входила в условия получения пособия. Хотя – его бы с руками оторвала любая банда с улицы, даже когда ему было всего двенадцать.
В итоге мы стали относиться к Чарли примерно так же, как и копы. Ну, мы его не трогали, он не трогал нас… Нет, несколько человек с ним даже разговаривали, знаете, в каждом классе есть такие, бунтари. Те, кому, как говорила потом та психолог, «не нравится существующая система социальных отношений», или, как говорили мы, больше всех надо. Впрочем, он их никогда не защищал. У нас их было четверо, один парень и три девчонки.
А потом нам стало по четырнадцать, и Чарли внезапно стал проблемой. Он был красавчик, понимаете? Высокий, жгучий брюнет, огромные, ярко-синие глаза… или серые? Может, даже зеленые… надо же, забыл. Но они были огромные, очень яркие и очень сильно на лице выделялись. Еще он был очень сильный, ходил в черной коже и весь из себя загадочный. А что еще девчонке надо?
И девчонки начали на Чарли вешаться. Что, понятно, нас не радовало совершенно. Он, правда, не пользовался, но нас обижало уже то, что НАШИ девчонки вешаются на какого-то пришлого ублюдка. Правда, поделать с ним ничего нельзя было. Один раз с ним попытались подраться за девушку. Ну, как он дрался, я уже рассказал. А девушкой он не попользовался все равно, хотя она была только за.
И однажды, когда один из нас за Чарли приглядывал… ну да, у нас была такая привычка, следить за этим придурком. Мало ли, что он может выкинуть? Да, так вот, когда один из нас за Чарли приглядывал, он заметил одну из девчонок, к нему заходящих. Марго была одной из тех четверых. И до утра она от него не выходила. Ну а на следующий день – ну как же, появился рычаг давления на Чарли! – Марго избили до полусмерти. Хотя – даже до смерти. Немного не рассчитали, или нет, у нее, кажется, слабое сердце оказалось. Или еще что-то, не помню уже. Она померла в больнице, потом, даже после автобуса. Через неделю где-то.
Три дня Чарли в школе не было, а на четвертый он как ни в чем ни бывало вошел в школьный автобус, выкинул водителя и погнал. Когда Джек, наш первый парень в классе, попытался его остановить – Чарли достал узишник и прострелил ему колени. Со спокойным, совершенно спокойным лицом, и даже не отвлекаясь от дороги. Хотя перевязать позволил. Ну да, не позволил, а велел.
Не, копов вызвали – а толку? Человек с «узи» расстреляет весь автобус раньше, чем его успеют взять. Особенно, если ему не страшно.
Мы катались, кажется, сутки. Иногда останавливались на бензоколонках, тогда Чарли посылал кого-нибудь из той тройки с деньгами заправлять автобус. Они почему-то не сбежали. Никто. Дурачье.
А потом, около аэропорта, за полторы тысячи километров до дома, он внезапно остановился. Вышел в салон. Посмотрел на нас… И выпустил. Всех, кроме Джека и той троицы. И уехал.
И больше я не видел ни его, ни тех, кого он забрал с собой. Нас отвезли домой копы, долго допрашивали. Прислали ту психолога, она еще заключения страниц на сто накатала, я видел. Потом говорили, что пропали без вести, все пятеро. Но знаете, что я думаю? Я думаю, не больно-то и искали. Вот.
Да. Мы его Чарли называли…
@темы: Логос
действителен только для этого определения магии, а не для того образа, который лежит в голове у большинства людей, думающих на русском языке. Образа, сформированного скорее фэнтези, чем жесткой терминологией.