читать дальшеОхохо.
Тут в свете срача за Крапивина… не так.
Я вообще Крапивина, по сути, не читал (но осуждаю!). Я читал у него «Самолет по имени Сережка» и «Взрыв Генерального штаба». Читал, причем, как-то (видимо), очень по-крапивински - в пионерлагере! ночью! с фонариком! в возрасте десяти лет! – то есть каждое лыко, вроде бы, в строку. То есть, кажется, не Великий Кристалл (или что у него там основная чертова мистика тм?), но тоже в некотором роде мистика, переходы через измерения, Безлюдные Пространства и все такое. И сайфай в «ВГШ». Но меня как-то совсем не торкнуло (минута личного пафоса – я к тому моменту уже прочел «Чайку по имени Джонотан Лингвинстон», и на этом фоне «Самолет…» как-то не вставлял), ну я и решил, что Крапивин и Крапивин. Мало ли писателей, которые меня не торкают, Головачева я вон тоже в полном собрании осилить не могу, и место Толстого считаю сильно преувеличенным. Да.
Наверное, если бы я приложил к этому некоторые усилия, я мог бы увидеть слэш в рассуждениях того же Сережки и Ромы. Но я не хотел, да и слова тогда не знал такого. Ну, трогательная мальчиковая дружба и трогательная мальчиковая дружба. Меня не трогает. И все.
Тема какой-то уж совсем упоротой этики в «Самолете…» не поднималась, окей, ладно, никто не разбился до смерти. Этику «Взрыва…» я понимал, хотя и не уверен, что автор хотел туда положить именно то, что я там понимал – «не смейте вмешивать детей в такого рода разборки!». Что поделать, у меня всегда было очень… некрапивинское отношение к детям. У него, кажется, этими разборками дети заниматься ДОЛЖНЫ (потому что ну не взрослым же!).
С другой стороны (читая опять же комменты), я все больше понимаю, что Крапивин не цеплял меня какой-то очень базовой, что ли, темой. Крапивин не мог эксплуатировать на мне болевую точку «а-а-а, взрослые не понимают твоего богатого внутреннего мира, они не ценят тебя, они хотят тебе антидобра, а-а-а». Под это можно без особого труда подвести какую хочется метафизику, чего же. Но у меня эта точка не была болевой – даже во время, скажем так, непростых отношений с отцом, когда и мне (как Сережке), угрожали (?) интернатом, это не создавало во мне болевую точку. Не знаю, чувствовал ли я, что меня любят, у меня вообще сложные отношения с этим словом, но меня определенно уважали. И у меня были причины считать, что мой богатый внутренний мир будет принят, когда я сочту нужным его проявить.
То, что сейчас обсуждают в плане «Оруженосца Кашки», как я понял, вообще ни к какой метафизике отношения не имеет. Нет, ну блин, ребята, мне правда мерзко. Причем сцена с питнадцатью капейками мне мерзка куда как меньше, чем сцена с бабой Лизой в финале разборок после чулана – вопросом бабы Лизы «— Может быть, мне еще прощенья у тебя попросить? — поинтересовалась баба Лиза.» Правдоподобненько, конечно, но я как-то вырос в квартире, где за ошибку, да еще за ошибку такого рода, мой отец не брезговал просить у меня прощения. Нет, там все не так плохо и очень живо да узнаваемо, именно так детям делают плохо. С другой стороны, хочет ребенок (если и правда хочет!) помогать людям – ну и пусть себе помогает, кому хуже. Да и образ того, как Володя отбивается от местных гопничков, тоже знакомый.
С другой стороны, ребята, вы знаете… у меня в голове есть и другой образец детской советской литературы. У меня есть Гайдар. Как угодно можно относиться к Гайдару, но… Черт, в «Судьбе барабанщика» четко прослеживается сочувствие и к растратчику, арестованному за растрату, и к его сыну. Его взрослые (ну как, взрослые – Ольге в «Тимуре…» восемнадцать) не гнушаются извинением перед тринадцатилетним парнем, которого обвинили ни за что. А поселкового врача текст от автора именует исключительно «джентльменом». Я не знаю, почему меня это так трогает, и почему меня так трогает образ хулигана Квакина, наряду с образом Тимура, но вот трогает же. И образ Женьки меня, как ни странно, тоже трогает. А вот Крапивину не удается. Возможно, потому, что его персонажи как-то зависают.
С одной стороны, я просмотрел «Оруженосца…» - и он не так плох, как мог бы быть. Я бы даже мог, в принципе, поверить, что его написал Гайдар – если бы не подозревал обратного. Его персонажи решают проблемы примерно теми же способами, но они, черт возьми, куда как более… состоявшиеся, что ли – это с другой стороны. Если персонаж «Оруженосца» возьмет мотоцикл, чтобы довезти девочку до прощания с отцом (который запросто может и не вернуться больше никогда) – то они будут терзаться полкниги. И все время он будет терзаться полкниги.
Понимаете, у Кашки за плечами – история с ягодами (и при всей ее некузявости – она могла бы стать для человека катарсисом, и по букве текста даже стала!), и дальнейшие его взаимодействия с проезжающими, и Костя, и Пимыч. И у Володьки за плечами Белый Ключ, и там он налаживал отношения и с местными пацанами, и с Надеждой. А ведут они себя так (Кашка больше, Володя меньше), словно этого всего не было никогда, словно это первая попытка их найти стержень, что ли, какой-то в жизни. Я понимаю, что высокими словами говорю, но все же.
Мораль в «Тимуре…» простенькая, конечно. Ты о людях всегда думал, и они тебе отплатят тем же. Нормально, чего, советская мораль во все поля - но в ХОРОШЕМ изводе. Немудряще, но иногда такие вот простые штуки тоже нужны, а люди-то и впрямь платят Тимуру тем же. Но Кашка, который питнадцати капеек, по идее, должен бы (ну, логика текста такая, не?) проникнуться именно этой моралью и находить в ней силы (как делает это Тимур), в ней как-то сил не находит. Причем разговаривать с проезжающими, «своими взрослыми», ему душевных сил хватает, и, похоже, именно на этой точке. История с питнадцатью капейками становится лишней, над мальчиком поиздевались низачем.
В «Тимуре…» за это могли бы и побить, я думаю. Несмотря на целину и стройотряды. А еще в «Тимуре…», если уж Кашка попал в зону внимания тимуровцев, ему бы сделали кораблик.
В этом, на мой вкус, и разница.